сможет беспристрастно вернуть старые времена без дурного прошлого".
Микки упомянула, что столкнулась с "Двустволкой" Коэна, у которого сложилось впечатление, что сэра Виктора не пускают в Англию по налоговым причинам. Сэр Виктор ответил: "В следующий раз, когда вы увидите генерала Коэна, вы могли бы спросить его от меня, не мог бы он расширить свои высказывания и сообщить мне, почему меня не пускают в Англию, потому что это меня очень заинтересовало бы. Конечно, он мог перепутать это с Китаем".
Время от времени он виделся с Микки, обедал с ней, когда они с Барнси летали в Нью-Йорк на бродвейское шоу. Однако постепенно, по мере того как его здоровье ухудшалось, он не мог вести переписку. Приступ пневмонии привел к повторным приступам астмы, и после свадьбы он часто находился в кислородной палатке.
Нассау, при всей его красоте, никогда не станет Шанхаем. В целом он был доволен своей жизнью, хотя почти никогда не радовался тому, что жив. Один ритуал, оставшийся с прежних времен, сохранился: сейчас, в свои восемьдесят, он гордился тем, что все еще способен переварить ужин, центральным блюдом которого было овощное карри, такое, какое подавали каждый четверг в "Катэй". Он по-прежнему готовил его по старому рецепту, с большим количеством куркумы и вустерширского соуса, подавал с чатни и чау-чау на гарнир, запивая бутылкой ледяного эля "Басс".
Он с нетерпением ждал следующего.
К концу своей жизни, которая охватила все восемь лет двадцатого века, Микки Хан жила вместе с Хелен в квартире в нижнем Манхэттене. Ей нравилось общество старшей сестры и то, что у них была общая горничная, Гиацинта, которая присматривала за домашними делами. Это напоминало ей о семейном доме на Фаунтин-авеню в Сент-Луисе.
Шестьдесят лет назад у нее было предчувствие, что последние годы жизни они с Хелен проведут вместе. Микки написала Хелен, которая в то время восстанавливалась после гистерэктомии, из своей квартиры на Киангсе-роуд в Международном поселении: "Мы должны закончить нашу жизнь тихо овдовев, сидели в маленьких кружевных чепчиках по обе стороны камина, качали, вязали и ссорились из-за мужчин".
Бывший муж Хелен, писатель Герберт Эсбери, скончался в 1963 году. "Майор", как Микки называл Чарльза, был очень жив, хотя и не всегда присутствовал в ее жизни; когда он приезжал навестить жену, то предпочитал останавливаться в Йельском клубе за Центральным вокзалом. Хотя восьмидесятилетние сестры и ссорились - как это было с тех пор, как Микки увела у Хелен французского бойфренда в Сент-Луисе, - они делали это с любовью.
Один за другим люди исчезали из жизни Микки. Сэр Виктор, человек, который так очаровательно ввел ее в шанхайский светский водоворот, умер в 1961 году в своей кислородной палатке - после того как съел последний овощной карри - со своей женой-медсестрой Барнси рядом с ним. Хотя поминальную службу проводил раввин, она состоялась в соборе Крайст-Черч. Конец тысячелетней династии отмечен не надгробием, а простой мраморной табличкой, врытой в землю на Западном кладбище Нассау. На ней выбиты имена сэра Виктора и леди Сассун и фамильный герб, который гласит Candide et Constanter; его ивритский эквивалент - Emeth ve Emunah (истина и вера) - начертан выше.
Брак Морриса "Двустволки" Коэна с канадской портнихой продлился всего двенадцать лет. Даже джазовый Монреаль не смог достаточно быстро вылечить хронический зуд в ногах Коэна, и в пятидесятые годы он вернулся в Китай, где его приняли как бывшего протеже мадам Сун. Привлеченный в качестве консультанта компанией Rolls-Royce, он помог организовать первую на Западе продажу гражданских самолетов в Красный Китай. Во время Великого скачка "Пять процентов Коэна", как его стали называть, можно было увидеть в вестибюлях грандиозных отелей китайского побережья - крепкая лысая фигура, с тростью из малакки и сигарой "Кинг Эдвард", его счета забирало коммунистическое правительство. Последний момент его славы наступил в 1966 году, в начале Культурной революции, когда он был приглашен в Пекин на столетие со дня рождения человека, которым он больше всего восхищался, Сунь Ятсена. Он умер четыре года спустя, оставив на кладбище в Манчестере надгробный камень с надписью мадам Сунь и своим китайским именем Ма Кунь.
Бернардина Шолд-Фритц до 1982 года жила в своем голливудском особняке, окруженная памятниками о днях своей славы на Дальнем Востоке, как востоковедная версия Нормы Десмонд с бульвара Сансет.
В 1988 году Микки получил письмо из Китайской Народной Республики. Оно было от "Маленькой Рыжей", одной из дочерей Синмая, которой в то время было пятьдесят шесть лет и которая работала дантистом на пенсии в Нанкине. "Папа умер в 1968 году от болезни сердца с осложнениями", - сообщила Микки Шао Сяохун, как она теперь писала свое имя. "Перед смертью он сказал мне, что написал вам письмо, скорее всего, он отправил его по почте в Гонконг. Я не знаю, получили вы его или нет".
Микки так и не получила ни этого письма, ни какого-либо другого. Китай был для нее закрытой книгой на протяжении четырех десятилетий, а события на площади Тяньаньмэнь, которые вскоре должны были последовать, сделали его посещение еще менее вероятным. Даже если бы ей разрешили навестить семью Цзау, здоровье не позволило бы этого сделать.
После смерти Хелен от рака в 1990 году Микки неудачно упала и была вынуждена пользоваться ходунками - она называла их "птичьей клеткой", - чтобы добраться до своего офиса в New Yorker. Восстановление шло медленно, и в последние годы жизни эта самая независимая из женщин обнаружила, что ее неспособность ходить, а в конечном итоге и печатать, сводит с ума. Однажды утром, поднявшись с постели, она сломала ногу и попала в больницу. Ее сердце было слишком слабым, чтобы восстановиться после операции на бедре.
Микки Хан умерла 18 февраля 1997 года в возрасте девяноста двух лет, рядом с ней были ее дочери Карола и Аманда. Чарльз, который был слишком болен, чтобы пересечь Атлантику, чтобы проводить ее, умер в доме престарелых в Сент-Олбансе три года спустя.
Среди сотен линейных футов документов Эмили Ханн спрятан недатированный фрагмент ювенильной книги, написанный перьевой ручкой в линованном блокноте Chante Clair в подростковом возрасте в Чикаго.
Это произведение о душевных терзаниях, в котором подросток Микки мучается из-за зарождающейся полосы эксгибиционизма. Она уже, как она пишет, стала известной благодаря своей остроумной беседе. Она вспоминает, как ей удалось развеселить молодую пару из Сент-Луиса - "они жаждали чего-то
